И всё скушнее Микешке, всё тошнее. Глядит на миллион, а сам сердится:
– Что мне миллион? Другие больше имеют! Кабы мне сразу миллиард дали, ну, тогда еще… А то – миллион! Хе! Чего я с ним, с миллионом, исдедаю? Теперь даже курица орлом ходит, потому – ей, курице, шестнадцать рублей цена! А у меня всего-на-все миллион… Тут обрадовался Микешка, что нашлась причина для привычных жалоб, – ходит по грязным улицам, орет:
– Давайте мне миллиард! Не могу я ничего! Какая это жизнь? Улицы не чищены, полиции – нет, везде беспорядок! Давайте мне миллиард, а то – жить не хочу!
Вылез из-под земли старый крот и говорит Микешке:
– Дурачок, чего орешь? У кого просишь? Ведь у себя просишь!
А Микешка – свое:
– Миллиард надобно мне! Улицы не чищены, спички – дороги, порядку нет…
Сказка не кончена, но дальше – нецензурно.
Жила-была баба, скажем – Матрена, работала на чужого дядю, скажем – на Никиту, с родственниками его и со множеством разной челяди.
Плохо было бабе, дядя Никита никакого внимания на нее не обращал, хотя пред соседями хвастался:
– Меня моя Матрена любит, – чего хочу, то с ней и делаю. Примерное животное, покорное, как лошадь…
А пьяная, нахальная челядь Никитина ежечасно обижает Матрену, то – обокрадет ее, то – изобьет, а то просто, от нечего делать – надругается над ней, но между собою тоже говорит:
– Ну и бабочка Матрена наша! Такая, что иной раз даже жалко ее!
Но, жалея на словах, на деле все-таки продолжали истязать и грабить.
Кроме сих, вредных, окружали Матрену многие бесполезные, сочувствуя долготерпению Матренину; глядят на нее со стороны и умиляются:
– Многострадальная ты наша, убогая!
Некоторые же, в полном восхищении, восклицали:
– Тебя, – говорят, – даже аршином измерить невозможно, до чего ты велика! И умом, – говорят, – не понять тебя, в тебя, – говорят, – только верить можно!
А Матрена, как медведица, ломит всякую работу изо дня в день, из века в век, и всё – без толку: сколько ни сработает – дядина челядь всё отберет. Пьянство вокруг бабы, разврат и всякая пакость, – дышать невозможно!
Так и жила она, работает да спит, а в свободные минуты сокрушается про себя:
«Господи! Все-то меня любят, все меня жалеют, а настоящего мужчины – нету! Кабы пришел какой-нибудь настоящий, да взял бы меня в крепкие руки, да полюбил бы меня, бабу, во всю силу, – эдаких бы детей родила я ему, господи!»
Плачет, а больше ничего не может!
Подсыпался к ней кузнец, да не нравился он Матрене, человек вида ненадежного, копченый весь какой-то, характера дерзкого и говорит непонятно, – как будто даже хвастает:
– Только, – говорит, – в идейном единении со мной сможете вы, Матреша, перейти на следующую стадию культуры…
А она ему:
– Ну, что ты, батюшка, куда ты! Я даже и слов твоих не разумею, к тому же я велика и обильна, а тебя еле видать!
Так и жила. Все ее жалеют, и сама себя она жалеет, а толку от этого никакого нет.
И вдруг – герой пришел. Пришел, прогнал дядю Никиту с челядью и объявляет Матрене:
– Отныне ты вполне свободна, а я твой спаситель, вроде Георгия Победоносца со старой копейки!
Глядит Матрена – и впрямь свободна она! Конечно – обрадовалась.
Однако и кузнец заявляет:
– И я – спаситель!
«Это он из ревности», – сообразила Матрена, а вслух и говорит:
– Конечно, и ты, батюшко!
И зажили они, трое, при веселых удовольствиях, каждый день – то свадьба, то похороны, каждый день ура кричат. Дядин челядинец Мокей республиканцем себя почувствовал – ура! Ялуторовск с Нарымом объявили себя Соединенными Штатами, тоже – ура!
Месяца два жили душа в душу, просто утопали в радости, как мухи в ковше кваса, но вдруг, – на святой Руси всё делается вдруг, – вдруг – заскучал герой!
Сидит против Матрены и спрашивает:
– Тебя кто освободил? я?
– Ну, конечно, ты, миленькой!
– То-то!
– А я? – говорит кузнец.
– И ты…
Через некоторое время герой опять спрашивает:
– Кто тебя освободил – я али нет?
– Господи, – говорит Матрена, – да ты же, ты самый!
– Ну, помни же!
– А я? – спрашивает кузнец.
– Ну, и ты… Оба вы…
– Оба? – говорит герой, разглаживая усы. – Хм… н-не знаю…
Да и начал ежечасно допрашивать Матрену:
– Спас я тебя, дуреху, али – нет?
И всё строже:
– Я – твой спаситель али кто?
Видит Матрена – кузнец, нахмурясь, в сторонку отошел, своим делом занимается, воры – воруют, купцы – торгуют, всё идет по-старому, как в дядины времена, а герой – измывается, допрашивает ежедень:
– Я тебе – кто?
Да в ухо ее, да за косы!
Целует его Матрена, ублажает, ласковые речи говорит ему:
– Милая ты моя Гарибальди итальянская, Кромвель ты мой аглицкий, Бонапарт французский!
А сама, по ночам, плачет тихонько:
– Господи, господи! Я думала – и в сам-деле что-нибудь будет, а оно вот что вышло!
Позвольте напомнить, что это – сказка.
Впервые напечатано в издании: М. Горький. Русские сказки. Berlin, I. Ladyschnikow Verlag, ‹1912› (сказки I, II, IV–XI); а также: в журнале «Современный мир» (СМ), 1912, № 9, стр. 1 – 33 (I, II, IV–X), под заглавием «Сказки»; III – в газете «Русское слово», 1912, № 290, 16 декабря; XI – в газете «Правда», 1912, № 131, 30 сентября; XII – в газете «Свободные мысли», 1917, № 1, 7 марта; XIII – в газете «Новая жизнь» (НЖ), 1917, № 1, 18 апреля; XIV – там же, № 5, 23 апреля; XV – там же, № 7, 26 апреля; XVI – там же, № 68, 7 июля. В 1917 г. сказки I–XVI вышли отдельной книгой: Mаксим Горький. Русские сказки. Berlin, I. Ladyschnikow Verlag, ‹1917›.
В Архиве А. М. Горького хранятся:
1. Машинопись сказок I, II, IV–XI с авторской правкой и подписью. Заглавие «Русские сказки» вписано Горьким. Правка незначительная. Машинопись – АМ послужила наборным экземпляром для первого отдельного издания И. П. Ладыжникова (Л) (ХПГ-45-6-1).